ЛЕГЕНДА О ПЕРВОМ МАКФАСТИ / ПЕСНЬ ДУБХА / У КРАЯ НЕБА
Слушай, как шепчет море — не шторм, не ветер, а память.
Потому что каждая волна, что бьется о скалы, несет с собой его имя.
В те давние времена, когда острова МакФасти еще не знали ни королей, ни героев, жил-был мальчик по имени Эан. Он рос среди холмов, покрытых вереском, и суровых скал у самого океана. С детства Эан отличался душевной добротой: он умел слышать шелест травы и пение ветра, понимал язык птиц и успокаивал испуганных ягнят одним прикосновением. Часто его видели на берегу — босого, стоящего по щиколотку в пене прибоя — словно он разговаривает с морем. Мальчик верил, что волны хранят память обо всех, кто жил до него, и потому каждый вечер шептал океану свои секреты и мечты.
Эан любил природу, как родную семью. Он подбирал раненых зайчат и птенцов, выхаживал их, пока те не окрепнут, и отпускал обратно на волю. Никто не учил его этому состраданию — казалось, сама земля и море наставляли мальчика беречь каждое живое существо. Жители деревни улыбались его мягкому сердцу, хотя и не понимали, откуда в нем такая глубина чувств.
«Он слышит то, чего не слышим мы, — говорили старейшины, качая головами, — будто шепот духов природы доносится до его души».
Так начинается легенда о первом МакФасти — старинный сказ о мальчике, ставшем братом дракону, о жертве и магии, что навеки связала их души. Эта история передается из уст в уста под шепот прибоя, и каждый житель архипелага знает ее с колыбели. Это случилось на рассвете, под бледно-розовым небом, когда Эан ушел далеко от деревни, следуя за раненым оленем, а туман стлался по земле, и в этом тумане мальчик наткнулся на темный силуэт, лежащий у подножия скалы. Сначала он подумал, что это обгоревшее дерево, поваленное бурей, но, подойдя ближе, он разглядел огромные крылья, блеск чешуи и два глаза, сверкавшие, как аметисты, сквозь дымку утра.
Перед ним лежал дракон — гебридский черный дракон, редкий и грозный обитатель диких островов — его черная кожа была покрыта песком и кровью, одно крыло неестественно вывернуто, а вдоль спины тянулся ряд сломанных шипов. Мощный хвост со стрелковидным наконечником едва подрагивал от боли. Дракон тяжело дышал, и каждый выдох был похож на рокот далекого грома. Сердце Эана сжалось от жалости и тревоги — он знал предания о драконах: говорили, будто одно их появление несет беду, будто они пожирают стада и сжигают целые селения. Легенды твердили, что такие драконы беспощадны и яростны, что огонь их испепеляет все живое, но сейчас этот страж ночи еле дышал: каждое его дыхание отдавалось хрипом, а могучая грудь с трудом поднималась и опадала.Сейчас, глядя на измученного черного великана, мальчик не думал о страхе за себя — он видел перед собой страдающее существо — раненое, одинокое, возможно, умирающее — и не мог пройти мимо.
Дракон зарычал громче, а в глазах его вместо ярости блеснуло… опасение. Дракон боялся человека — маленького, слабого, но способного причинить ему последнюю боль — способного его убить.
— Я помогу тебе, — тихо сказал Эан, не отводя взгляда от огромного фиолетового глаза, в котором отразилось лицо мальчика.
Эан медленно приблизился, держа руки поднятыми, раскрытые ладонями вперед, чтобы дракон понял: у мальчика нет оружия. Дракон приподнял голову, обнажив острые, как кинжалы, зубы, и глухо зарычал — в раскосых глазах его промелькнули недоверие и боль. На миг Эану стало страшно: дыхание чудовища обожгло его лицо жаром, словно открыл дверцу кузнечного горна. Но вместо того чтобы отпрянуть, мальчик тихо заговорил — он говорил так же мягко, как говорил с напуганной лошадью или раненой лисицей: успокаивал голосом, шепотом обещал, что не причинит зла.
— Тише, — прошептал снова, делая еще один шаг.
Дракон замер — узкие зрачки его расширились, ловя звук человечьего голоса. Возможно, он не понимал слов, но чувствовал сердцем — каким-то чудом древний зверь распознал в тонком голосе Эана искреннюю доброту. Тяжелая голова дракона опустилась обратно на землю. Он больше не рычал — только смотрел, как мальчик осторожно подходит ближе. Подойдя почти вплотную, Эан осторожно осмотрел раны — на боку дракона зияла глубокая рваная рана, будто от удара копья или рогов чудовища — кровь густыми темными ручьями стекала на камни.
— Бедный… — прошептал мальчик, и сразу же принялся действовать: сорвал полоску от своей льняной рубахи и, смочив ее водой из фляги, начал бережно очищать рану от грязи — голос мамы заботливо подсказывал ему, что делать, ведь это она учила его перевязывать порезы и варить целебные отвары из трав.
Дракон вздрогнул от боли и из пасти его вырвался короткий столб пламени, озарив пещеру. Эан зажмурился от жара, но руку не отдернул — огонь не опалил мальчика — быть может, дракон в последнее мгновение удержал ярость, а может, сама судьба хранила Эана? Дракон и после не оттолкнул крохотного лекаря — он терпел, лишь изредка содрогаясь и тяжело дыша, пока Эан омывал его кровоточащий бок — он работал торопливо и сосредоточенно, как если бы перевязывал себе равного — не чудовище из сказаний, а друга.
Так и началась необычная дружба... В следующие дни Эан тайно навещал дракона, укрывшегося в уединенной пещере у самого моря — он приносил воду из родника, сочные травы и даже свежую рыбу, которую умудрялся ловить на мелководье. Сначала дракон ел настороженно, но вскоре понял, что мальчик хочет его накормить, и принимал дары с тихим урчанием благодарности. Эан нашел целебные травы в лесу — мох, тысячелистник — разжевывал их в кашицу и прикладывал к ранам на израненном теле. Дракон позволял это, прикрыв глаза, словно понимал, что маленький человек приносит ему облегчение.
Дни шли. Рана на боку начала затягиваться, сломанное крыло срасталось ровно, хоть дракон все еще не мог летать. Иногда Эан сидел у входа в пещеру рядом с огромным существом, и они вместе смотрели на закатное солнце, тонувшее в волнах. В такие минуты казалось, что они понимают друг друга без слов: стоило Эану загрустить — дракон пододвигал свою массивную голову ближе, а когда дракона одолевала боль, мальчик пел ему тихие старинные песни, которым учила его мать или накрывал его мантией, хоть и понимал, что это не согреет такого великана, но его грела забота и любовь Эана.
Эан назвал дракона Дубхом — на старом языке их островов это значило «черный», ведь драконья кожа в лучах заходящего солнца казалась темно-синей, как ночное море перед бурей. Разумеется, дракон не мог назвать свое имя человеческими словами, но каждый раз, услышав это мягкое слово «Дубх», он шевелил головой и легко касался носом плеча мальчика, словно признавая имя, данное ему с любовью.
Однако тайна не могла длиться вечно... Жители деревни начали замечать, что Эан исчезает на целые дни, а у отдаленного пляжа появились странные следы гигантских лап. Однажды кто-то нашел обгоревшие кусты и камни, покрытые черной копотью, — явные следы драконьего огня. По острову поползли тревожные слухи: на их землях завелся дракон — люди по вечерам стали пугливо всматриваться в небо, опасаясь тени крылатого змея над крышами своих домов. Однажды несколько охотников, искавших пропавших оленей, наткнулись на огромные следы и прошлись по ним прямо к пещере у моря — к своему изумлению, там они увидели юного Эана, спящего, прислонившись спиной к боку громадного черного дракона. Дракон тоже дремал, распластавшись на песке, и одно полураскрытое крыло словно укрывало мальчика от ночной прохлады. Картина казалась невообразимой: маленький человек и чудовище, спящие рядышком, доверившись друг другу.
Охотники в ужасе отпрянули, решив, что дракон околдовал мальчика или вот-вот его проглотит, они со всех ног бросились обратно в деревню. Ночью в селении заполыхали факелы, собрались испуганные люди — кричали, что чудовище необходимо убить, пока оно не набрало силу и не уничтожило их всех. Некоторые вспомнили доброту Эана и не верили, что он по собственной воле стал бы другом дьявола, но страх перед древним врагом человека — драконом — оказался сильнее, поэтому решено было на рассвете идти убивать зверя.
Ранним утром, когда первые лучи солнца тронули верхушки скал, толпа жителей, вооружившись кто чем мог — вилами, копьями, даже старым мечом — направилась к пещере. Лица людей были суровы, сердца тяжелы от решимости и ужаса — впереди всех шел отец Эана, стиснув в руках охотничье копье: любовь к сыну боролась в нем со страхом перед чудовищем, о котором слагали легенды. Эан проснулся от далеких криков и топота — у входа в пещеру плясали огни факелов. Поняв, что случилось, мальчик бросился наружу и раскинул руки, стараясь заслонить собой еще слабого после ран дракона. Дубх поднялся на лапы позади него и настороженно зарычал, почуяв близкую опасность — из тени пещеры Эан увидел своих односельчан: их было десяток.
— Не трогайте его! — вырвался отчаянный крик из груди Эана — он стоял на пороге пещеры, раскинув руки, будто хрупкая преграда его тела могла остановить разъяренную толпу. — Он не враг нам! Он ранен и слаб... Он никого не обидел!
Но люди были глухи к мольбам — для них дракон был воплощением смертельной угрозы, чудовищем из сказок и то, что их любимый мальчик теперь защищал его, казалось наваждением. Вперед вышел самый смелый и бросил факел внутрь пещеры, пытаясь выманить змея огнем — пламя вспыхнуло на сухой траве у входа, и Дубх, ощетинившись, расправил крыло, заслоняя Эана от огня. Отчаянный рев разнесся по берегу — не угрожающий, а скорбный и предостерегающий одновременно — шатаясь, дракон все же вышел из пещеры и раскрыл крылья настолько, насколько позволяла боль, стараясь казаться больше и сильнее, чем он был. Он хотел защитить и себя, и мальчика.
Люди отпрянули при виде гиганта, но, заметив его раны и слабость, снова обрели смелость — посыпались новые удары: копье просвистело и ударилось о драконью чешую, не пробив ее; стрелы со звоном отскакивали от скал. Эан не отходил от своего друга, все так же закрывая его собой. Он кричал — просил, умолял односельчан остановиться — но голос тонул в гуле ярости. Внезапно один охотник, объятый паническим гневом, метнул копье прямо в Эана, желая отшвырнуть мальчишку с дороги. В то же мгновение отец Эана схватил метнувшего за руку, и оружие отклонилось... Но судьба сама направила его полет — острое жало вонзилось Эану в грудь чуть ниже плеча — мальчик застыл, точно не веря, потом медленно опустил взгляд на древко, выступающее из груди. Губы его шевельнулись беззвучно, и он рухнул на колени.
Крик ужаса вырвался сразу из многих, а отец Эана обезумев от страха бросился к сыну, но первым к мальчику уже склонился Дубх — рев, полный невыносимой боли, потряс скалы: то кричал дракон, увидев, как его маленький друг пал, сраженный рукой людей. В этом реве была и ярость, и адски сокрушающая боль потери — от него в ужасе застыли все. Эан лежал на холодном песке — кровь быстро пропитала его рубашку, дыхание стало рваным и слабым. Сквозь туман боли мальчик услышал далекие голоса — кажется, звали его по имени. Над собой он увидел силуэт дракона: Дубх склонил к нему морду, и в глазах чудовища темным пламенем пылали горе и тревога — в этом взгляде не было злобы — только бесконечная печаль и любовь. Губы Эана дрогнули — он поднял дрожащую руку и коснулся морды дракона, как делал это много раз прежде — горячая слеза скатилась из глаза Дубха и упала на щеку мальчика, смешавшись с солеными брызгами. Эан слабо улыбнулся, шепча:
— Не… вини их... — он до последнего вздоха пытался утешить дракона, даже умирая.
Дубх встрепенулся, будто понял, а вокруг воцарилась звенящая тишина — люди, потрясенные случившимся, уже не смели приближаться. Отец Эана, стоя на коленях, закрыл лицо руками, не в силах смотреть на окровавленного сына — все замерло, словно само время остановилось, затаив дыхание. И тогда Дубх тяжело дыша, выпрямился во весь рост над умирающим мальчиком, а из глубины его груди разнесся низкий гулкий звук, похожий на далекую печальную песнь кита в ночном море. На черной чешуе дракона вспыхнули и заскользили багровые полосы — древние узоры магии, пробудившейся в последний раз. Глаза Дубха засветились мягким фиолетовым светом, а мощные крылья распахнулись и затем медленно склонились, полностью укрывая собой Эана от всего мира.
Медленно дракон опустил морду к груди мальчика — из расколотого копьем детского тела все еще уходила жизнь, и Дубх глубоко вдохнул, словно забирая эту боль себе. Затем он выдохнул, и из его ноздрей вырвалось не пламя, но серебристое сияние — это сияние окутало Эана, проникая в его рану — дракон отдавал свою жизненную силу, чтобы прогнать смерть. Тело Эана вспыхнуло призрачным светом на мгновение, а затем... мальчик обмяк, закрыв глаза. Рана на груди перестала кровоточить, словно невидимое пламя запекло ее изнутри. Дубх же пошатнулся, ослабев на глазах — магия, пробежавшая по его чешуе, меркла с каждой секундой — дракон тихо опустился на песок рядом с мальчиком, обвивая его своим мощным телом.
Эан лежал без сознания — на границе между жизнью и смертью, а Дубх — умирал намеренно, перетягивая чашу весов судьбы. В последние мгновения дракон все еще смотрел на бледное лицо друга... Быть может, ему почудилось, будто в сгущающейся тьме он видит иной свет — зов далеких предков-драконов, ждущих за горизонтом. Последним движением Дубх слабо подтолкнул носом грудь Эана (там, внутри, уже теплилось подаренное ему драконье сердце) и с тихим вздохом, похожим на взмах крыльев ночной птицы, закрыл глаза навеки.
Люди долго не смели приблизиться. Они видели неслыханное: ради человеческого ребенка дракон отдал свою жизнь. Страх, гнев, ненависть — все исчезло, осталось лишь изумление, стыд и великая скорбь. Наконец отец Эана, обливаясь слезами, первым подошел к неподвижным телам — он бережно поднял сына на руки — Эан не дышал и был ледяным, но под ладонью отца едва уловимо трепетало сердце — слабое, но живое... Приоткрытые потускневшие глаза дракона все еще были обращены к мальчику, которого он спас.
В тот день на берегу плакали все — мужчины и женщины, старые и молодые — они стояли вокруг поверженного дракона и бездыханного тела мальчика, и слезы солеными ручьями текли по их щекам. Шум прибоя смешался с рыданиями, и казалось, что сама природа оплакивает гибель невозможной дружбы. Но Эан не был мертв... Его душа лишь заблудилась во тьме, последовав на время за драконом к самому порогу Великой Тайны.
— Ты пришел за мной, малыш? — голос был не звуком, но эхом в крови, в сердце, в дыхании.
Эан всхлипнул, улыбаясь сквозь слезы:
— Я… не знаю. Все вдруг стало тихим, а потом я услышал твой голос.
— Я звал. Хотел увидеть тебя еще раз. Здесь, где сердце говорит без слов.
— Я думал, ты… ушел. Навсегда.
— Драконы не уходят, — прошептал Дубх. — Мы становимся ветром, водой, тенью. Мы не исчезаем. Мы возвращаемся — к тем, кто зовет нас светом.
Эан опустил голову, сжав кулаки.
— Я не хотел, чтобы ты умер. Ты был моим другом… самым настоящим.
— Ты спас меня. Своим голосом, своими руками, своим сердцем, — тихо произнес Дубх. — Теперь моя очередь.
— Но ты… ты будешь один. Без меня.
Дубх наклонился к нему, их дыхания смешались — хотя ни один не дышал.
— Нет. Частичка меня останется с тобой. Я стану искрой в твоей крови, дыханием в твоей груди. Мое пламя будет твоим теплом, моя сила — твоей защитой. Ты не один, Эан. Никогда.
Мальчик посмотрел на него с болью.
— А если я забуду? Если все это вдруг станет сном?
— Ты не забудешь, потому что однажды ты закроешь глаза и снова услышишь мой голос. Потому что любовь не умирает — она просто меняет форму.
Над ними вдруг вспыхнули звезды, отражаясь в гладкой воде — на мгновение небо напомнило Эану глаза дракона — бесконечные, глубокие, как сама магия.
— Мне страшно, — прошептал он, едва слышно.
— Мне тоже, — признался Дубх. — Но ты станешь сильным, потому что внутри тебя будет огонь. Не чтобы сжигать, а чтобы светить, греть, оберегать. Вести за собой, — он подошел ближе.
Эан поднялся ему навстречу — их лбы соприкоснулись — человека и дракона, живых теней в мире за гранью. Свет закружился вокруг, завертелся вихрем, унося их прощание сквозь слои вечности.
— Прощай, мой маленький брат, — сказал Дубх, уже почти шепотом. — Живи за нас двоих, а когда настанет время — я встречу тебя у края неба.
Люди перенесли мальчика домой, уложили на мягкую постель. Три дня и три ночи он пролежал без сознания, тихий, как будто ушел в мир иной. Все это время родители и соседи по очереди сидели у ложа, молясь всем известным богам и духам, умоляя вернуть его. А на утесе у моря тем временем справили похороны дракона. Собрав все свое мужество и скорбь, островитяне решили воздать почести существу, что оказалось благороднее их самих. Десятки людей трудились, чтобы высечь в прибрежной скале глубокую могилу — там, где волны могли бы касаться вечного пристанища древнего создания. На третий день, под багровыми лучами заката, они положили тело черного дракона в каменное ложе. Эан, все еще во сне без сновидений, не мог проститься с другом, но его отец опустил к дракону меч, переломленный надвое — символ прощения и раскаяния людей за пролитую кровь. Старейшины освятили останки дракона ветвями вереска и окропили морской водой, шепча молитвы океану сохранить память о нем навеки.
Когда солнце опустилось в море, дракона засыпали камнями. Таков был древний обычай: возвести курган, чтобы душа нашла покой. Камни, уложенные руками людей, стали первым святилищем нового времени — памятником дружбе, искуплению и великой жертве.
«Я встречу тебя у края неба»
Его первый вдох был глубоким, точно он заново вобрал в себя весь воздух мира — шеки порозовели, в груди ровно застучало сердце. Мальчик был слаб, но жив — мать рыдала от радости, отец благодарил небеса. Через несколько дней Эан поднялся с ложа — куда раньше, чем ожидали. Взгляды односельчан, еще недавно готовых убить дракона, теперь были полны почтения и стыда — каждый стремился помочь мальчику, спрашивал о самочувствии, но Эан лишь тихо благодарил и просил отвезти его к могиле Дубха.
Когда он, еще бледный, опираясь на руку отца, пришел на высокий утес к каменному кургану, слезы ручьем покатились по его щекам — Эан опустился на колени перед грудами серых валунов и долго молчал, прижав ладонь к груди. Ветер трепал его русые волосы, внизу бесновались волны, взлетая белой пеной, и в их шуме мальчику послышался знакомый гулкий голос. Он прикрыл глаза, и сердце его дрогнуло: почудилось, будто рядом стоит невидимый черный дракон, заслоняя его от ветра широким крылом.
С тех пор Эан стал другим — он уже не был беззаботным мальчишкой — в считанные дни душой он превратился в юношу, познавшего и дружбу, и любовь, и потери, и чудо самопожертвования. В его взгляде появилась мудрая глубина, не свойственная детям, а главное — в нем поселилась частичка дракона. Иногда ночью мать замечала, как в глазах Эана вспыхивает странный отблеск, будто фиолетовая искорка, когда он глядит на пламя очага, а когда мальчик сердился или, наоборот, приходил в восторг, в воздухе вокруг него, казалось, проскальзывал отзвук далекого грома или довольного драконьего урчания. Дубх не исчез бесследно — его магия и сила теперь текли в крови Эана.
Весть о чудесном спасении мальчика и о благородстве дракона быстро разнеслась по другим островам. Люди из дальних селений приплывали, чтобы взглянуть на Эана — того, кого поцеловала сама смерть и вернул к жизни дракон. Многие кланялись ему как посланнику богов и просили снова и снова рассказать историю о чудесном драконе. Эан рассказывал, но без тени хвастовства — он говорил о мудрости и доброте Дубха, о том, как несправедливо люди судили о нем по одному лишь страху. Благодаря его словам старые легенды о кровожадных змеях начали меркнуть, уступая месту новой легенде — о великом Черном Драконе, который отдал жизнь ради мальчика.
Годы шли. Эан вырос и стал статным крепким мужчиной с пронзительным взглядом, в котором мерцали отголоски драконьего пламени. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы хранить равновесие между людьми и дикими тварями, особенно драконами. Теперь, если на горизонте появлялась крылатая тень, люди уже не спешили слепо хвататься за оружие, а вспоминали историю Дубха и Эана. Благодаря этому на островах МакФасти зародилось новое почтение к драконам — их перестали считать бессловесными чудовищами и признали как древних хранителей этих земель: грозных, но достойных уважения и осторожного соседства.
Эан женился и обзавелся семьей — у него родились дети — сыновья и дочери, крепкие и здоровые. На ночь он рассказывал им ту самую историю, которая изменила его жизнь. Больше всех любила эти сказания его младшая дочь — девочка росла точь-в-точь как когда-то он сам — с открытым сердцем, чутким ко всему живому, и с глазами цвета морской волны, в глубине которых порой плясала искорка фиолетового огня. С детства она знала, что ее отец связан с чудом, и мечтала однажды увидеть дракона своими глазами. Когда малышке исполнилось двенадцать, в ночь перед ее днем рождения случилось нечто странное. Девочка проснулась глубокой ночью оттого, что услышала голос — он звучал негромко, прямо у нее внутри, и был низким, ласковым и каким-то смутно знакомым, хотя она никогда прежде его не слышала — голос звал ее по имени. Она открыла глаза — в темной комнате никого, лунный свет заливает деревянный пол — девочка затаила дыхание.
— Не бойся… — прошептал голос, а сердце ее забилось часто, но не от страха — от восторга — она поняла, что с ней говорит вовсе не человек.
Утром она бросилась к отцу с горящими глазами — сперва он улыбнулся, решив, что дочь взволнована праздником и ей приснилось что-то, но, выслушав ее сбивчивый рассказ, Эан побледнел и на его глаза навернулись слезы — те самые, которых дети никогда еще не видели на лице сильного, мудрого отца.
— Ты слышала его, дитя? — прошептал он.
Девочка кивнула, тоже растроганная, хоть до конца и не понимала, почему отец одновременно потрясен и счастлив, а Эан крепко обнял дочь — он понял: часть души Дубха, жившая в нем, теперь пробудилась в его ребенке. Так дочь Эана стала первой из людей, кто ощутил настоящую Связь с драконом — не просто безмолвную дружбу, как у ее отца, но единение душ и мыслей. Через несколько дней тот же тихий голос вновь позвал девочку и вывел ее темной ночью из дома, вниз по тропинке к прибрежным скалам. Эан, проснувшись, догадался, куда она направляется, и не стал мешать — лишь издали он наблюдал, как дочь в лунном свете спустилась туда, где под камнями покоился Дубх. И вдруг из беззвездного неба опустилась большая тень. То был другой дракон — молодой, доселе неведомый этим берегам — поговаривают, его чешуя отливала не черным, а серебром под луной.
Девочка не испугалась — она чувствовала, как тепло разливается у нее в груди. Серебряный дракон осторожно протянул морду, обнюхивая незнакомого человека. И тогда она медленно подняла ладонь и коснулась лба дракона между его огромными сияющими глазами. Отец, наблюдая с утеса, затаил дыхание: луна ярко осветила это мгновение, когда человек и дракон соединились сердцами. Вокруг девочки вспыхнул мягкий свет — то сила Дубха, живущая в ней, приветствовала нового крылатого друга. Дракон издал мелодичный звук, почти звонкий, словно колокольчик над водой, а девочка тихо засмеялась от радости — она поняла его приветствие. Впервые в истории люди и драконы нашли общее понимание, заговорив.
Эта ночь стала началом новой эры на островах МакФасти. Связь, установленная юной дочерью Эана с драконом, доказала: между людьми и крылатыми созданиями может быть доверие глубже векового страха. Дар, рожденный в день жертвы черного дракона, пробудился в крови потомков Эана. Девочка обрела способность слышать драконов и говорить с ними, а драконы — чувствовать ее любовь и отвечать на нее доверием, и даровать ей дар. Со временем и другие из рода МакФасти обнаружат в себе этот дар, но в легендах всегда будут помнить первую девочку, что заговорила с драконом у лунного моря.
Эан прожил долгую жизнь и успел увидеть своих детей взрослыми и сильными, да и внуков тоже, может даже и правнуков. В его волосах засеребрилась седина, лицо избороздили морщины, но глаза так и остались яркими и добрыми. Он часто поднимался на утес к каменному кургану, где вечным сном спал Дубх, и рассказывал невидимому другу о том, как люди и драконы живут теперь. Эан знал, что дух дракона слышит его — во время каждого такого посещения ветер стихал, а волны ласково ласкали берег, как в те дни, когда Дубх отдыхал на песке.
Когда пришло время Эану уйти в мир предков, он сделал это без страха и печали. Легенда гласит, что в последний вечер своей жизни старый Эан пришел на берег, лег у подножия драконьего кургана и закрыл глаза, слушая прибой. Улыбаясь, он будто услышал далекий зов — и люди, что находились рядом, поклялись, будто видели: с небес спустился большой черный дракон — он мягко подхватил душу старого друга на свои крылья и унес высоко, в звездную высь, где их уже ждали великие тайны.
С тех пор легенда об Эане, первом МакФасти, и благородном драконе Дубхе передается из поколения в поколение. Для жителей островов МакФасти это больше, чем сказание — это основа их веры, чести и традиций. Каждый ребенок знает, что истинная дружба и жертва способны победить вековую вражду. Каждый рыбак, выходя в море, кланяется волнам, зная, что память океана хранит имя Эана. И каждый вечер, когда солнце тонет в холодных водах, непременно найдется тот, кто прошепчет древние слова:
«Слушай, как шепчет море — не шторм, не ветер, а память.
Потому что каждая волна, что бьется о скалы, несет с собой его имя».
[/float]Расположенные в холодных водах Гебридского моря, Острова МакФасти издавна считаются закрытой территорией с собственной магической системой, независимым Советом Старейшин и укорененными традициями. Внешне — дикие, неприступные, туманные. Для многих на материке они — как миф, полулегендарная родина древнейших драконов и суровых кланов, предпочитающих не вмешиваться в политику Британии.
